Психология конкуренции: интериоризация принуждения в условиях неолиберализма

Неолиберализм, обещая новые перспективы освобождения и "самореализации",   противопоставляет себя обществам, где господствовало административное регулирование, пронизывавшее все области жизни. Чтобы потеснить их, неолиберализм должен был выстроить действенную систему норм, которая бы тотально определяла практики и модели поведения, применяемые во всех сферах человеческой деятельности.

Л. Болтански и Э. Кьяпелло отмечают, что "дух" капитализма развивается по двум основным направлениям. Первый - это активное потивопоставление себя традиционным обществам, которые определяются как общества угнетения. Второй путь сложнее - он пытается вобрать в себя критику уже неисполненых данным капиталистическим строем обещаний , а также критику так  и неисчезающего капиталистического угнетения. Дух капитализма действует по принципу включения, возбуждающей вовлеченности, он представляет себя и как способ индивидуальной самореализации в  рамках системы, и как путь освобождения по отношению к самому капитализму. Но то, что обозначается как "новая форма освобождения", в реальности становится лишь новой формой угнетения. И эти "циклы включения" повторяются вновь и вновь.

Капитализм сохраняет устойчивость и тендецию к росту не только потому, что он захватывает новые территории, подчиняет себе многочисленное население и превращает в товар все плоды человеческой деятельности. Есть и другой путь - путем экспансии в обществе определенных норм поведения. "Логика рынка" начинает активно распространяться за пределы рыночной сферы, а логика рынка - это, прежде всего, логика конкуренции.

П. Дардо и К. Лаваль констатируют, "неолиберализм отличается преобразованием конкуренции в общую форму производящих видов деятельности, включая и те сферы, где оказываются нерыночные услуги, и даже социальных отношений за пределами производственной сферы."

По мнению авторов, "самая характерная черта неолиберального капитализма — это рост и интенсификация конкуренции в результате глобализации."

В классической политэкономиии (Смит, Рикардо) конкуренция рассматривалась просто как одно из важных условий существования рыночного обмена, причем возможно даже не главное. Более важным представлялась взаимодополнительность, предполагавшая специализацию задач, как основу разделения труда, и наличие эквивалента, регулирующего обмен. Однако конкуренция вовсе не гарантирует спонтанное и благотворное для всех согласование видов деятельности, как об этом заявляется теоретиками капитализма, на что обратил внимание еще Маркс. Еще в "Нищете философии" он писал: «Конкуренция есть торговое, а не промышленное соревнование. В наше время промышленное соревнование существует лишь ради торговых целей. Бывают даже такие фазы в экономической жизни современных народов, когда всех охватывает особого рода горячка погони за прибылью, получаемой без производства. Эта периодически наступающая вновь и вновь спекулятивная горячка обнажает подлинный характер конкуренции, которая старается избежать необходимости промышленного соревнования».

Нетрудно заметить, что в таких условиях главным становится стремление к получению максимально большой прибыли за счет продаж за лучшую в сравнении с конкурентами цену, а не развитие производства. Достижение же лучшей цены может достигаться путем самых разных ухищрений; кроме того, современные рекламные и психологические технологии внушения, убеждения и манипуляции открывают дополнительные перспективы в этом направлении.

Маркс показал, что в реальности нет никакого "идеального" или "гармоничного" состояния рынка и "свободных" конкурентных отношений, но есть хроническая нестабильность, его перекосы и повторяющиеся кризисы. Другим фактором, который постоянно дестабилизирует рыночную экономку и подталкивает ее к изменениям, являются инновации, которые в условиях рынка вводятся быстро и безжалостно, конкурируя между собой и со старыми способами производства, без просчета всех социальных и экономических последствий.

Таким образом, конкуренция в капиталистической системе может принимать две формы: 1) конкуренция цен, 2) конкуренция инноваций, а также игра на взаимодополнительности этих форм, становящаяся все более интенсивной.

С конца 1970-х годов, в результате ряда сложных сошедшихся вместе процессов, рынки глобализировались и конкуренция стала всеобщей моделью отношений. Усилилось накопление капитала, росло влияние транснациональных олигополий на государственные институты, осуществлялась экспансия оффшорных потоков, "фордизм" национальных государств подрывал свои собственные основания, показывая "худшие" показатели в сравнении с продуктивностью и рентабельностью транснациональных корпораций. Само государство стало трансформироваться, проводя "реформу" общественных институтов во имя "национальной конкурентоспособности". В этих условиях началось, по выражению Мишеля Фуко, управление населением, которое всячески "направляло" их в деле организации своей собственной жизни, вплоть до мельчайших ее сегментов и нюансов.

Логика рынка и конкуренции распространилась за пределы рыночной сферы - на услуги, блага, "факторы производства". Но этот процесс не шел гладко. Как логику экономических отношений перенести в сферы, не являющимися ни только рыночными, но даже ни экономическими? Как можно всех тех, кто не испытывает в своей работе давление рынка напряму, заставить интериоризировать внешнее давление конкуренции так, чтобы сделать из нее саму норму субъективности?

Особенность неолиберализма состоит в стремлении к полной гомогенности, что выражается в попытках распространить свои нормы на все уровни коллективного и индивидуального существования.

И этот процесс не сводится к насильственному "орыночниванию", как это анализируется в рамках традиционной формы марксистской критики. Согласно последней, капитал постоянно и хищнически колонизирует все новые территории, стремясь увеличить производство прибавочной стоимости (например, приватизация сферы общественных услуг).

Но в условиях современного глобализированного капитализма конкуренция "не только управляет трансформацией модальностей и целей публичного действия. но и становится средством, при помощи которого публичное действие может значительно усилить свою эффективность во всех секторах общественной жизни." Ужесточение экономической конкуренции заставляет все области политического и социального работать на процветание неолиберальной логики.

Субъективность индивида также также должна быть переделана по лекалу конкуренции, причем как в профессиональной сфере, так и в частной жизни. "Человеческий фактор" - крайне важен, поэтому рыночную экономику необходимо снабжать индивидами, "настроенными" на коммерческую войну "всех против всех", то есть "эффективными" работниками. Ввиду того, что требование конкуренции не является естественным, оно  далеко не всегда встречает готовность ему следовать, поэтому индивидов постоянно втравливают в конкуренцию между собой на всех этапах образования, начиная со школы, если не раньше. Немаловажную роль играют телевидение и СМИ, которые, используя наработанные технологии, постоянно окружают индивидов (и детей) "нужными" для неолиберализма и рынка моделями (социального научения) и образцами поведения; в данном контексте особенно хочется отметить навязчиво повторяющийся сюжет разнообразных ток-шоу, в которых участники обязаны, согласно специально созданным правилам,  включаться в конкурентную борьбу на выбывание друг с другом.

Потытка распространения конкуренции, являющейся только рыночной нормой, решительно на все виды человеческой деятельности, в том числе и на весьма далекие от всемирного рынка, демонстрирует по меньшей мере безразличие к ним, как и к самому факту жизненного многообразия.

Даже в сфере экономике есть сектора, где нельзя реализовать прямые рыночные отношения,  где нет возможности все что угодно превратить в товар, напрямую обмениваемый на деньги. В этом случае конструируется квазирынок, а основополагающим его элеметом становится требование количественной оценки.

В условиях рынка оценивание - это назначение цены. Квазирынок предполагает введения квазиденег. Становится необходимой система информации, которая будет соответствовать системе цен на рынке. А побудить индивидов к деятельности, которая будет выражаться в стремлении к максимальной производительности и конкуренции, необходимых для рынка, можно с помощью нехитрого хода - надо назначить цену и их труду, и их бытию. Появляется инструмент создания стоимости. "Количественная оценка — это способ, который принудит индивидов установить контроль над самими собой и превратиться в субъект количественных расчетов, устроенных таким образом, что все те цели, которые были им предписаны, казались бы им их собственным желанием. Такой вид оценки — одна из фундаментальных составляющих рыночного устройства. Он предполагает специальные нормализаторские усилия, ставящие на одну линию капитализацию производства и капитализацию самих производителей" (П. Дардо и К. Лаваль).

Главное при этом - изменение поведения индивидов, которые должны следовать логике самоконтроля и эффективности, а не проблема соответствия "системы цен" и "социальной полезностью" измеряемого ей, как и не вопрос о возможной абсурдности измерения всего что угодно при помощи "цифр". "Заманчивое" удобство цифр и системы цен состоит и в простоте способа измерения, и в самореферентности - любая ценна указывает лишь на другую цену. И здесь уже не требуется отсылок к иным системам отсчета или суждения, к иной системе ценностей, - иначе говоря, перед лицом цифр и цен не нужно больше думать и задавать лишних вопросов.

Теоретик неолиберализма Хайек вообще объяснил успех капиталистического общества выдвижением на первый план системы информирования через цены, что позволило хорошо знать о том, что, когда и в каком количестве нужно поставить на рынок. То есть важны не научные знания, не понимание логики и генезиса ситуации, а просто знание обстоятельств, которые позволяют увеличить доход.

Иными словами, успех капиталистического общества основан на остановке процесса мышления в нужном месте, на управлении мышлением и постоянного его ограничения.

Согласно Хайеку, действовать эффективно можно лишь при постоянном получении информации о ценах, количественное знание - это единственное постоянно востребованное знание, необходимое для действия. Каждому типу ресурса присваевается численный индекс, резюмирующий его значение в структуре производства, но не имеющей никакой связи с какой бы то ни было характеристикой этого ресурса. Из этого всего делается вывод, что всю деятельность возможно упорядочить и подвергнуть строгому учету просто путем редукции ее к простым информацион- ным данным, позволяющим принимать быстрые решения и санкционирующим непрерывную и эффективную рыночную активность.

Были созданы соответствующие "инструменты менеджмента" и именно такая логика с их помощью распространилась на самые разные сферы человеческой деятельности. Появились процедуры и техники, превращающие каждого индивида в предмет бухгалтерской дисциплины.

Наемные работники стали субъектами стоимости, в чем и заключается особенность неолиберальной модификации субъективности, служащей главной цели капитализма - экономической эффективности и постоянному увеличению прибыли.

Любая трудовая деятельность кодифицируется, результаты представляется в виде цифр, цели и результаты также фиксируются в числовом выражении. Техника постоянного сравнения с эталонными образцами дает возможность самими разными способами влиять на деятельность индивидов. Предпочтение отдается не старым процедурам административной власти, а управлению индивидом при помощи рычагов личного интереса, когда субъекту передается бухгалтерская логика, ставящая перед ним квантифицируемы цели и назначающую ему релевантные санкции и поощрения. В этой ситуации индивид будет вынужден надзирать за самим собой и контролировать сам себя в соответствии со строгими нормами.

По сути, речь идет о конструировании кодифицируемого, квантифицируемого и стандартизируемого универсума.

Наемные работники подчиняются новой менеджериальной установке, которая воспроизведет квазирынок на их уровне и запустит внутри предприятия закон внутренней стоимости. Бухгалтерская логика встраивается в субъективность, а это требует наличия систем информирования и стимулирования, действующих по модели рынка. Все это принуждает индивидов вступать в эту игру так, как в нее вступают предприятия - прилагать все усилия ради максимизации прибыли. Так работает интериоризированное принуждение.

Подчинить работника жестко фиксированной системе целей на менеджерском жаргоне означает "сориетировать" его. Современный рабочий процесс характеризуется такими чертами, как самопринуждение, стремление "отдать всего себя", то есть полностью мобилизовать свою субъективность на благо "рабочему процессу", то есть увеличение прибыли.

Работник будто бы обладает "свободой выбора" и возможностью "автономизации", но в строго заданных параметрах рыночной ситуации и в условиях постоянного контроля; такая "автономизация" является управляемой и заданной. "Свобода" действий и выбора направленна на главную цель - достижение лучшей эффективности в условиях постоянной конкуренции работников друг с другом. Действенным рычагом контроля является также страх получить низкую оценку от тех, кто находится иерархически выше. Появляется менеджерская цепочка, осуществляющая непрерывное управление. А рост даже условной автономии и ответственности осуществился за счет снижения уровня защищенности, которой пользовались наемные работники ранее; новые же участки автономии оказываются в жестких рамках расписанных «от и до» процедур.

Ряд обязанностей, исполнявшиеся прежде руководство, теперь берет на себя трудовой коллектив, осуществляя тем самым постоянный надзор за своими членами, который усиливается, если есть вероятность премий и т.п. Такой временами почти полицейский контроль приводит, например, к тому, что вынуждает некоторых рабочих отказываться от отпусков по болезни в ущерб собственному здоровью. И совершенно определенным образом такой новый порядок сказывается на возможности установления здоровых социальных связей. Если раньше сплоченность группы направлялась против начальства, то теперь одни рабочие сплоченно выступают против других, если речь заходит о материальных вознаграждениях.

В этих "новых" условиях индивиды лишь на первый взгляд свободны в своем выборе, но не имеют права делать выбор, способствующий созданию «сильных» коллективных институтов (например, профсоюзов) — хотя все же могут формировать «слабые» добровольные ассоциации (благотворительные общества или сообщества по "интересам"). Они не должны образовывать союзов и политических партий, имеющих целью заставлять государство вмешиваться в рыночные процессы или вообще уничтожать рынок.

Одни и те же работники попадают в ситуацию, когда им предъявляются одновременно и требование управляемой "автономизации", подпитывающей иллюзию "свободы выбора", и тейлористская логика контроля. Интериоризация одновременно двух систем требований приводит к серьезному внутреннему конфликту. К тому же, предписываемая свобода и управляемая свобода выбора являются парадоксальными предписаниями, обладающими большим патогенным и разрушительным  потенциалом, которые, как и другие виды патогенной коммуникации, которыми пронизаны социальные и межличностные отношения, были описаны в книге Вацлавика, Бивина и Джексона "Прагматмка человеческой коммуникации". Сама трудовая ситуация, помещенная в такой контекст, граничит с двойной ловушкой (если не становится ей). Когда от человека начинают требовать то активности (требование активности уже внутренне противоречиво), то пассивности, то креативности, то послушности робота и т.п., причем в разных контекстах, а определения активности/пассивности могут также меняться, от разных инстанций могут идти противоречивые требования, а само требование может сопровождаться метасообщением, делающим ситуацию малопонятной - все это вряд ли может способствовать психическому здоровью, зато делает сотрудника гораздо более управляемым, лишенным возможности критически мыслить. Один из главных эффектов даблбайнда и любого вида патологической коммуникации состоит в том, что ее жертва теряет способность правильно идентифицировать обращенные к нему сообщения, как и вообще окружающую реальность. Поэтому он не может распознать, например, манипулятивные игры или подавление за внешней заботой и участием. Одновременно он запутывается и в себе, так как его первоначальная защитная и спонтанная реакция на манипуляцию всячески обесценивается путем изощренных коммуникативных и когнитивных уловок.
Психоаналитик и левый философ К. Касториадис считал, что так называемая рациональная организация труда обнаруживает все признаки систематического бреда.
В "Вооображаемом установлении общества" он писал: "Подмена рабочего, служащего, всех используемых на производстве кадров совокупностью произвольно выбранных отдельных черт в зависимости от произвольно возникшей системы целей и по отношению к столь же произвольной псевдо-концептуализации, а также соответствующее манипулирование ими на практике отражают господство воображаемого, которое - какой бы ни была его «эффективность» в системе - ничем не отличается от воображаемого в самых «чуждых» современности по своей природе архаичных обществах. Уподобление человека вещи или чисто механической системе не в меньшей, а в большей степени принадлежит сфере воображаемого, чем желание видеть в нем сову, поскольку реальное сходство человека с совой несравненно большее, чем его сходство с машиной. Ни одно из примитивных обществ никогда не заходило так далеко в применении последствий уподобления человека другой вещи, как это случилось в современной индустрии с ее приверженностью метафоре человека-автомата. Примитивные общества всегда сохраняли определенную амбивалентность в этих уподоблениях, но современное общество принимает их в своей практике самым дикарским образом, принимает в буквальном смысле. Нет никакой существенной разницы - в том, что касается типа ментальных операций и даже глубинных психических установок, - с одной стороны, между инженером-тейлористом или промышленным психологом, отделяющими одно действие от другого, измеряющими их коэффициенты, разлагающими личность на ее составляющие, от начала и до конца вымышленные, «факторы» и вновь собирающими ее во вторичный объект; и, с другой, фетишистом, возбуждающимся при виде ботинка на высоком каблуке или требующим от женщины, чтобы она изображала люстру. В обоих случаях мы видим в действии один и тот же тип воображения, отождествляющего субъект и объект. Разница заключается только в том, что фетишист живет в своем частном мирке, и воздействие фантомов его сознания не идет дальше партнера, готового им подчиняться. Капиталистический фетишизм «производственной эффективности», системы индивидуального тестирования определяет реальную жизнь социального мира." 

Результатом действия всех этих техник власти является производство "бухгалтерской субъективности", обреченной на самоистощение. Человек в таких условиях оказывается под перекрестных  и противоречивых предписаний, требований, ожиданий и навязываемых моделей идентичности - он должен вести себя и как человек, причем человек, стремящийся к свободе, самореализации, индивидуализму и автономии, и как полностью управляемый  элемент экономического процесса (Мегамашины), и как товар, и как вещь и т.п. Не от этого ли происходит разрегулирование всего человеческого организма на самых глубинных уровнях, уровне иммунной системы, на уровне согласованной работы всех его систем, вплоть до обмена веществ, что внешне и проявляется как невиданный рост онкологических, аутоиммунных пр. заболеваний? Индивид, подвергающийся тотальному контролю и управлению,  не знает как ему жить и кто он есть, но вытесняет это незнание, всячески маскируя его, скрывая за различными иллюзорными идентичностями и суррогатами счастья и жизни. Однако эти проблемы уходят в психосоматику, возвращаясь через нее, и уже организм, на уровне физиологии,  просто "не знает", как ему функционировать
При этом вся сила менеджмента, все его технологии убеждения и манипуляции направлена на то, чтобы заставить наемных работников воспринимать этот новый режим как "благоприятный" или даже "естественный", и что он наилучшим образом подходит для общества индивидов. Работает и идеологическая схема "натурализации" искусственно (политически) сконструированного социально-экономического порядка, а его происхождение скрывается под туманом мистификации. О реальном положении дел, то есть о том, что рыночные отношения по сути навязаны ("продай себя - или умри" - для наемных работников), а вместо " неограниченного свободы выбора" имеет место принуждение к выборы из весьма ограниченных вариантов в условиях, которые ты не выбирал ("ложная альтернатива" - одна из коммуникационных ловушек)  - обо всем этом либо просто нельзя говорить, либо эти вопросы обесцениваются или игнорируются. Мы имеем дело с ситуацией double bind почти в чистом виде. В результате современный субъект начинает считать для естественным функционировать в режиме конкуренции.

"Граждане вынуждены существовать в качестве неотъемлемой части рынка и процесса накопления, а не как свободные существа. И область распространения свобод сужается перед лицом ужасной логики и непродуктивной гонки рыночных процессов. Жить в рамках неолиберализма означает принимать или подчиняться тому своду законов, которые необходимы для накопления капитала." (Дэвид Харви).

Слова Фридриха Энгельса, которыми он описывал вынужденную конкуренцию рабочих в статье «Положение рабочего класса в Англии», сохраняют свою жестокую актуальность: «Конкуренция есть наиболее полное выражение господствующей в современном гражданском обществе войны всех против всех. Эта война, война за жизнь, за существование, за все, а следовательно в случае не- обходимости и война на жизнь и на смерть, протекает не только между различными классами общества, но и между отдельными членами этих классов; один стоит у другого на пути, и поэтому каждый старается от- теснить остальных и занять их место. Рабочие конкурируют между собой, и буржуа конкурируют между собой».

Играя на желании и требовании освобождения, капитализм навязывает свой дисциплинарный порядок, постоянно скрывая реальное положение дел. Например, принято считать, что все агенты рынка имеют одинаковый доступ к одной и той же информации, предполагается также, что не существует асимметрии в распределении власти или информации, которая препятствовала бы возможности индивидов принимать рациональные экономические решения в соответствии с собственными интересами. Но в реальной жизни такое происходит крайне редко, если вообще случается; условия идеальной конкуренции - это либо наивная фантазия, либо намеренное искажение ситуации, которая в реальности способствует лишь концетрации богатств. Кроме того, с течением времени асимметрия власти имеет тенденцию расти, а не уменьшаться.

Вернемся к "циклам включения", о которых писали Болтански и Кьямпелло. В традиционных обществах человек был привязан к своим "корням" и к социальному статусу - это была настоящая зависимость, но, одновременно, она давала и некую защищенность, уверенность в "завтрашнем дне".

Включенность в процесс капиталистического производства отрывает человека от "корней", перенося его под ярмо заводской дисциплины и под господство рынка труда,  где он не имеет при этом почти ни малейшей возможности сопротивления. Появляется рынок труда и развивается конкуренция всех со всеми - ведь важнее всего продать свою рабочую силу. Цена на рабочую силу может упасть, профессиональные навыки и образование могут быстро обесцениваться в результате технологических революций и прочих факторов. Такая нестабильность и падение цены на рабочую силу, изменение условий труда в худшую сторону никоим образом не способствуют проживанию собственно человеческой жизни.

Ролло Мэй, много внимания уделявший исследованиям проблемы тревоги, на основании практических исследований называет стремление к успеху в конкурентной борьбе главным источником тревоги. Исследования психосоматических нарушений также подтверждают связь болезней с навязчивым стремлением соперничать с другими за успех, которое в нашей культуре приобретает все более угрожающие формы. Стремлению добиться успеха в конкурентной борьбе неизбежно сопутствует страх провала, неудачи, негативной оценки, социального неодобрения и т.п. Ролло Мэй также подчеркивает, что стремление казаться независимым и сильным победителем вытесняет стремление к зависимости, то есть к социальным связям. Вытесняется и осознание социальной природы психики человека, в результате односторонняя установка на индивидуализм и индивидуальный успех скрывает ее же собственное социальное происхождение.

Р. Мэй ссылаясь на исследования культуре индейцев-команчей, обращает внимание на "один интересный факт: хотя соревнование у них занимает значительное место, «оно не ставит под угрозу благополучие общества или достижение общих целей». Нетрудно заметить, что в наши дни дух соревнования все сильнее и сильнее ставит общество под угрозу. И почему социальное соревнование в нашей культуре влечет за собой столь сильные наказания или награды, так что чувство собственной ценности человека зависит от его успеха в этом соревновании?"

Граждане вынуждены существовать в качестве неотъемлемой части рынка и процесса накопления, а не как свободные существа. И область распространения свобод сужается перед лицом ужасной логики и непродуктивной гонки рыночных процессов. Жить в рамках неолиберализма означает принимать или подчиняться тому своду законов, которые необходимы для накопления капитала.

Болтански и Кьямпелло справедливо замечают, что "во многих отношениях капитализм является абсурдной системой: рабочие теряют право собственности на плоды своего труда, так же как и надежду работать иначе, чем в чьем-либо подчинении. Что касается капиталистов, то они обнаруживают себя вовлеченными в бесконечный и неустойчивый процесс. Для обеих сторон участие в капиталистическом процессе на удивление малооправданно. Капиталистическое накопление требует приверженности от огромного количества людей, хотя реальные шансы получить ощутимую прибыль имеют лишь единицы. Многих едва ли соблазняет возможность включиться в эту систему, они даже могут сознательно пестовать в себе враждебное чувство."

"Абсурдность" системы, возможно, и является одним из главных ключей к пониманию относительной устойчивости капитализма. Механизмы власти, контроля и организации социума во многом основаны различных парадоксальных коммуникациях, исследования которых начались с работы с шизофреническими семьями. В социуме постоянно блокируется мышление и выход на уровень метакоммуникации, то есть возможность обсудить реальные взаимоотношения и ситуацию, и изменить "правила игры".

ЛИТЕРАТУРА

Болтански Л., Кьямпелло Э. "Новый дух капитализма", НЛО, 2011 г.

Дардо П., Лаваль К. "Неолиберализм и капиталистическая субъективация", ЛОГОС 1 (80) 2011

http://www.intelros.ru/pdf/logos/01_2011/05.pdf

К. Касториадис "Воображаемое установление общества", М.: Гнозис; Логос, 2003 г 
Маркс К. Нищета философии // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т.4

Мэй Р. «Проблема тревоги», «Эксмо –Пресс»,М., 2003 год

Харви Д. "Краткая история неолиберализма." — М.: Поколение, 2007